не оправдывайся, акварель
У шёпота в темноте нет ни пола, ни возраста, только царапины несуществующих серых кошек там, куда бы мог падать взгляд.
Каким был бы сон в переходе? Не белый потолок смыкается над головой, но сочленённые серые плиты и зеленоватые светильники в разрывах ребёр. Подмокший картон, ветер с вокзала. Полно длинных стен, но нет угла, который бы разом прикрыл и спину, и сердце.
Прилегла вздремнуть в обеденный перерыв, приснились горячие руки на пояснице. На сколько всё-таки спина — восхитительная часть людей.
Листик с осуждением смотрит на свежие сугробы. Апрель, ну зачем?
Поспала ещё и вроде уже не такой бессмысленный котик. А там метёт и метёт, ох.
Проболтала ложкой на дне чашки перечёркнутый круг. Сегодня это знак «не отчаивайся», пару дней тому «пустое множество» (возьмись за другое).
Прочитала «Мысли и сердце»: много операций, мечты о кибернетике, чуточку коммунистического соревнования и железная бочка в роли камеры.
+
«Лежу неподвижно. Торможение должно распространяться с двигательных центров на всю кору.
Что-то не распространяется.
Спать... спать...»
Ещё цитаты
Снилось, что выпавший снег — это кристаллизовавшийся под давлением кислород, понемногу испаряется и только потому жителям есть, чем дышать. Почему же не сплющены все люди? Потому что они привыкли к давлению обстоятельств, тренируюясь в своих стиральных машинах.
(ох.)
Сквозь беруши и наушники проникает прямо в мозг голос экзальтированной поэтессы: что-то о бале каннибалов и горящем море рук с винтовками.
«250 г оливкового мяса»
** Оливки больше никогда не будут прежними **
Смотрела на изломанные тени под малиновой лампой. Кто знает, что они творили: дрались, любили, танцевали вокруг типографского станка.
Неверие смыкает зубы, сшивает рот: любите меня в голове? С продуктами распада ума и общайтесь.
Весенние нефтеперерабатывающие птицы. Прилетели от Джеймса.
Ангелы сторожат пустые тела, благословляют кнутом. Нет у нас крепкой сердцевины, нет древесных колец, только воля пройти по доске.
«напрасно вас молит мой голос смущенный,
вы сдавили мой страх
циркулем ваших безжалостных стрелок.»
«Ночь расступается, податлива как воск, вторгаются в неё безмолвие и холод.
Удары скорбные обрушивает молот, вбивая вечность в мозг.»
и вдруг порошок среди пафоса:
«в опалах мёртвых что златит и жжёт
вулкан заката в пурпуре и пемзе
умерший разум мой плывет
по темзе»
Каким был бы сон в переходе? Не белый потолок смыкается над головой, но сочленённые серые плиты и зеленоватые светильники в разрывах ребёр. Подмокший картон, ветер с вокзала. Полно длинных стен, но нет угла, который бы разом прикрыл и спину, и сердце.
Прилегла вздремнуть в обеденный перерыв, приснились горячие руки на пояснице. На сколько всё-таки спина — восхитительная часть людей.
Листик с осуждением смотрит на свежие сугробы. Апрель, ну зачем?
Поспала ещё и вроде уже не такой бессмысленный котик. А там метёт и метёт, ох.
Проболтала ложкой на дне чашки перечёркнутый круг. Сегодня это знак «не отчаивайся», пару дней тому «пустое множество» (возьмись за другое).
Прочитала «Мысли и сердце»: много операций, мечты о кибернетике, чуточку коммунистического соревнования и железная бочка в роли камеры.
+
«Лежу неподвижно. Торможение должно распространяться с двигательных центров на всю кору.
Что-то не распространяется.
Спать... спать...»
Ещё цитаты
Снилось, что выпавший снег — это кристаллизовавшийся под давлением кислород, понемногу испаряется и только потому жителям есть, чем дышать. Почему же не сплющены все люди? Потому что они привыкли к давлению обстоятельств, тренируюясь в своих стиральных машинах.
(ох.)
Сквозь беруши и наушники проникает прямо в мозг голос экзальтированной поэтессы: что-то о бале каннибалов и горящем море рук с винтовками.
«250 г оливкового мяса»
** Оливки больше никогда не будут прежними **
Смотрела на изломанные тени под малиновой лампой. Кто знает, что они творили: дрались, любили, танцевали вокруг типографского станка.
Неверие смыкает зубы, сшивает рот: любите меня в голове? С продуктами распада ума и общайтесь.
Весенние нефтеперерабатывающие птицы. Прилетели от Джеймса.
Ангелы сторожат пустые тела, благословляют кнутом. Нет у нас крепкой сердцевины, нет древесных колец, только воля пройти по доске.
«напрасно вас молит мой голос смущенный,
вы сдавили мой страх
циркулем ваших безжалостных стрелок.»
«Ночь расступается, податлива как воск, вторгаются в неё безмолвие и холод.
Удары скорбные обрушивает молот, вбивая вечность в мозг.»
и вдруг порошок среди пафоса:
«в опалах мёртвых что златит и жжёт
вулкан заката в пурпуре и пемзе
умерший разум мой плывет
по темзе»